Идешь на концерт в Оперу, гала-представление Пласидо Доминго, два часа маэстро на сцене с его лучшими ариями, с его учениками, и даже сам Артуро Чакон-Круз прилетел из Ла Скалы. Ты весь нарядный такой, даже галстук нашел на задах шифоньера, ботинки, пиджак, от буры до бокса. Одеколончику немного и побрился ради случая.
Зал. Народ весь такой в ожидании и предвкушении. Волнение перед началом. Скрипки тихонечко пробуют лады. Гаснет свет, дирижер раскланялся, тишина.
Выходит он. Пласидо Доминго, улыбка, благородная седина, осанка и походка, но вот на правой стороне фрака у него...
Горчица. Потек такой ярко-желтый.
Ну-у, перед самым выходом ухватил у рабочего по сцене хот-дог и хряпнул кусочек, а потом уже поздно было. И ты такой стараешься не обращать внимания. Подумаешь, маэстры тоже люди, но это же Пласидо и...
Горчица.
Уговариваешь себя: «Ты вот, давеча с приятелями на барбекью весь фартук угваздал соусом», и возражаешь сам себе: «Да, но ты вискаря накатил и на сцену не лез потом», а на сцене божественные звуки La donna è mobile, и звуки-то прекрасны, и голос волшебен, но...
Горчица. Блять.
Закрываешь глаза, ибо образ не так уж и важен, как музыка и вокал, погружаешься в первые такты Libiamo, libiamo ne'lieti calici, а в мозогах у тебя...
Горчи-и-ичка.
Маленькие червячки восприятия. Нелогично совершенно, неоправданно, совершенно повехностно, но факт.
И это, горчица выдумана.
